Мир по-прежнему спасает красота. И, в первую очередь, красота женского сердца. В этом убежден ведущий актер и режиссер Казанского академического русского Большого драматического театра им. В.И. Качалова, народный артист Татарстана, член Союза фотохудожников России Илья СЛАВУТСКИЙ. Накануне весны и праздника 8 Марта мы говорим с ним о лучшей половине человечества, об искусстве и о том, почему трудно прожить без веры в идеал.
Илья Александрович, две недавние премьеры театра имени Качалова, спектакли «Укрощение строптивой» и «Женитьба», где вы выступили как исполнитель главной роли и режиссер, посвящены, в числе прочего, проблеме женского счастья…
— Безусловно.
…тому, что нужно заслужить его, стремясь к совершенству. Как вы понимаете последнее?
— Думаю, вопрос о женском идеале вообще основополагающий для человечества, ведь женщина и есть та самая точка, из которой рождается наш мир. Лично я для себя сформулировал следующую цепочку смыслов. Женщина должна быть красивой, но также доброй, иначе красота потеряет смысл. При этом оба качества проявляются в полной мере через деятельность. Считаю, что для женщины важно иметь любимую профессию, быть в ней интересной и заразительной. Но в этом и заключается трудность, «сложное положение девицы», выражаясь языком Агафьи Тихоновны из «Женитьбы». Как оставаться обаятельной, красивой, нежной, если ты, к примеру, занимаешься политикой? И все же для меня образ женщины неразрывно связан с профессиональной деятельностью. Яркая актриса, журналист, фотохудожник, учитель — можно перечислять бесконечно… Прекрасно, когда она реализует свои способности и таланты.
А не мечтает лишь об удачной партии для замужества, как героиня Гоголя…
— В контексте произведения Агафья Тихоновна — жертва совершенно невинная. Да, она отчасти взбалмошная, амбициозная, с претензией на место в высшем свете, но все же жертва обстоятельств.
Не виновная в настигшей ее судьбе?
— Совершенно нет, как и все остальные персонажи пьесы, как мы, люди, в целом. Я стремился именно это донести через спектакль. Почему одному дано быть счастливым, а другому нет? Подколесин труслив, нерешителен, но одновременно в этом трогателен. Злого умысла он не имел. С точки зрения объективной — да, подлец, бросил невесту, сбежав из-под венца. Но с точки зрения человеческой мы можем понять его страх… Сколько в жизни подобных примеров! Замечательная девушка, умница, красавица, но почему-то не замужем… Добрый, но одинокий мужчина. Разве это редкость? Гоголь во многом писал про себя. Известно, что он был несчастлив в личной жизни. Потому читать его нужно, раздвигая хрестоматийные штампы.
Казалось бы, счастья заслуживает более совершенный человек, но, как показывает время, мы мало продвинулись к идеалу…
— Удивительно, что не продвинулись вообще. Вопрос, который меня очень беспокоит и волнует, я все время о нем думаю. Происходят такие большие сдвиги с точки зрения технологий, возможностей, в том числе для культурного развития. Как прекрасно, что можно, например, зайти в Интернет и посмотреть премьеру лондонского театра. А нас, однако, так и тянет использовать технику для пустого развлечения. Послать через планшет картинку рядом сидящему человеку, когда можно подойти и показать лично. Это я описал ситуацию из нашего с супругой недавнего вечера.
Вы говорите о дефиците человеческого общения?
— Думаю, наблюдаемый сейчас в обществе всплеск интереса ко всякого рода живым культурным перформансам как раз и обусловлен дефицитом подлинного человеческого общения. По этой же причине театр всегда был столь любим людьми, а сейчас особенно. Чем хороша Малая сцена? Она позволяет достичь предельно близкого контакта со зрителем. Это невероятное ощущение. Так же с фотографией. Когда я снимаю своих героев, то вижу, что люди получают особое удовольствие от творческого контакта. Многие даже говорят потом: «Мы открылись с другой стороны, словно в чем-то исповедовались…»
Скажите, пожалуйста, почему чаще вы делаете мужские фотопортреты, нежели женские?
— Понимаете, чтобы сделать хороший портрет, нужно глубоко вникнуть в личность героя. А подступиться к женщине, найти «ключик» крайне сложно. В сущности, должен случиться роман! Пусть на десять минут, полчаса, но достичь очень высокого уровня взаимопонимания, доверия, единения, которое сродни любви. Иначе секрет не раскроется, этого всегда немножко боишься. Сделать фотографию красивой женщины легко, но добиться, чтобы она показала грани своего загадочного внутреннего мира, очень и очень непросто.
Кажется, это называется фундаментальным подходом к работе.
— Иначе просто бессмысленно чем-либо заниматься. Фундаментальный подход вообще — очень интересная штука. Никогда не дает заскучать. Порою, делая что-то, я специально усложняю себе задачу. Даже в быту. К примеру, мне неинтересно просто резать редиску в салат. И тогда стремлюсь покрошить ее максимально мелко. Елена Юрьевна смеется (Елена Ряшина, супруга Ильи Славутского, заслуженная артистка РТ — прим. ред.) и эксплуатирует меня в этом смысле. Резать так, чтобы она пришла в восторг! Возможно, это сумасшествие… Переходящий в болезнь перфекционизм. Но, мне кажется, надо жить веселее. Иногда хочется крикнуть на улице: «Улыбнитесь!» Или сказать начинающим актерам в театре: «Где кураж?! Ведь тебе дали роль! А значит, давай, разбейся об стенку! И тогда всех потрясешь, девчонки в зале тебя полюбят!» Само по себе не приходит ничего. Любой успех — это волевой акт, каждый раз — колоссальный труд.
Много ли среди молодой труппы Качаловского театра таких же горящим делом людей, как вы?
— Их всегда немного, ведь творческое горение — тоже определенный дар. Но и он не имеет цены без трудолюбия. В театр приходят работать разные ребята. У всех поначалу равные шансы, возможности для роста. Но вот проходит мало времени, всего сезон, как видишь: один из начинающих артистов уже сделал огромный шаг вперед, а другой все мотается по коридору. Еще немного и совсем выйдет за дверь вон.
Значит, внутри творческого человека должен стоять твердый волевой стержень.
— Несомненно. Заставить быть талантливым нельзя. Профессия артиста во многом жестока. Это противоестественно для человека — выступать перед другими, обнажая душу, выговаривать слова так, чтобы было слышно в последнем ряду… Иначе как тебе доверят читать текст Шекспира, Мольера? Недавно я начал репетировать свой новый режиссерский проект – спектакль «Дон Кихот». И на первой репетиции сказал артистам: «Посмотрите, кого здесь нет? Тех, кто может опоздать». Для меня не существует нашей профессии без дисциплины, без чувства ответственности, и работать с людьми, этого не понимающими, я не хочу.
Илья, если положить на чаши весов все ваши занятия — режиссуру, актерскую игру на сцене, фотопроекты, музыкальные постановки, какая из них перевесит?
— Вы знаете, даже если отринуть все названное, мне кажется, я найду себя. Например, напишу книгу или сделаю серию картин. Ни в коем случае не хочу хвастаться, просто описываю жизненную позицию. Так я себя устроил — непрерывно познавать мир. Уверен, что справился бы со строительством дома. Потому что внутри живет готовность к деятельности.
Значит, для вас смысл жизни заключается в труде?
— Думаю, да. Это счастье, когда есть возможности для созидания.
Чувствуете ли ограничения в своих возможностях?
— Они есть всегда. И временные, и организационно-технические. Конечно, я бы хотел ставить спектакли один за другим. Или иметь в сутках 50 часов, чтобы после 20 из них, занятых режиссурой, приступать к фотопроектам. Но так не бывает. И я постоянно живу в страхе, что ничего не успеваю, а сделано категорически мало.
Что помогает не поддаваться расстройству, никогда не опускать руки?
— Конечно, окрыляет успех. Когда твоя работа принята людьми «на ура», это не может не стимулировать к новому рывку. А еще… Может, скажу банальные вещи, но хорошо на душе становится от талантливо сделанных вещей. К примеру, от фильма, который поднимает созвучный твоим мыслям и переживаниям сюжет. Или книги. Сейчас перечитываю Сервантеса. Во время работы над «Укрощением строптивой» штудировал Шекспира. Снова и снова приходил в восхищение, поддаваясь непреодолимому обаянию классики. В спектакле «Дон Жуан» у нас с Маратом Голубевым, исполняющим роль Сганареля, есть несколько минут ожидания, когда строится гробница Командора. Звучит удивительно прекрасная музыка композитора Люлли, и на глаза всякий раз накатываются слезы от выраженной в ней глубины и красоты. А ведь мелодия написана 300 лет назад! Да, все-таки точки опоры в жизни — это наполненные глубоким смыслом и прекрасно выраженные произведения искусства, литературы.
Значит, приобщение к красоте — это ваша «формула радости»?
— Но и беда. Иногда страшно выйти в открытый мир. Хочется отгородиться. Уже невозможно слышать эти оскаленные дебаты на политические темы. Телеведущих, которые не умеют говорить по-русски и специально используют сленговые словечки. Почему-то сейчас в целом стало модно говорить и писать со стебом. В том числе о культуре. Недавно наткнулся в Интернете на проект для школьников, призванный помочь понять писателей через сравнение их со спортсменами: Толстого — «читай долго», Пушкина — «в несколько коротких подходов». Есть в этом какой-то стеб, неуважение и непонимание, в конечном итоге.
Сейчас в литературных кругах ведется широкая дискуссия о стебе как новом языке искусства, языке постмодернизма.
— А кто это решил? Почему нужно обязательно изъясняться языком постмодернизма? Вообще я думаю, что мода на стеб задается людьми несвободными и слабыми. Сильный человек, художник имеет волю достать из души самое больное и открыть это. На искреннем, человеческом языке. Подлинное искусство — всегда боль его автора. Разве картины Пикассо не выстраданы? В них читается душа. Или Модильяни с его условными лицами, вытянутыми фигурами… Кстати, он считается представителем постмодернизма. Но разве это не подлинное искусство? Оно трогает. А стебом (я сейчас, в процессе нашей беседы нашел формулировку) всегда прикрыта душевная пустота.
Или нежелание страдать.
— Да, страх открыть душу. Возвращаясь к нашему разговору о литературных персонажах. Шекспировская Катарина из «Укрощения строптивой» распахнула сердце, когда встретила достойного человека. Она — умница, поняла, что есть любовь и «разумная покорность». Вот она, женская мудрость.
Был ли у вас идеал второй половины в жизни?
— Как Дульсинея для Дон Кихота или Беатриче для Данте? Нет… Я всегда любил живопись. Много времени в детстве провел с художественными альбомами в руках, которые, наряду с музыкальными пластинками, заменяли родителей, пропадавших в театре. Так вот картины Брейгеля, Боттиччелли, Босха, Эль Греко формировали мироощущение, представления о композиции, ощущения красоты и, конечно, определенные идеалы. Да, наверное, я идеалист. Без самообмана в искусстве трудно. Потому что, если не верить в добро, в то, что человек лучше, чем есть на самом деле, очень трудно делать что-либо в нашей профессии.
Эта вера — спасательный круг?
— Да, и тоже волевой акт. Нельзя позволять себе разувериться, ведь я стою на кафедре под названием «театр» и говорю с нее о главном. Мне бы хотелось улучшить жизнь, насколько это возможно. Но в полной мере не получается ни у кого. Видимо, в этом есть какой-то высший замысел, чтобы человек имел предел влияния на мир. Все открытия медицины, биологии свидетельствуют о существовании некой высшей творческой воли. И, возвращаясь к значению женского начала, скажу, что для меня оно есть самое прекрасное и самое загадочное, что есть в жизни, квинтэссенция ее великого замысла. Творение, сочетающее в себе создание жизни, ее продление и отражение всего лучшего в человечестве. Пользуясь случаем, адресую женщинам свои самые лучшие пожелания. Пусть они будут умными, красивыми, добрыми, талантливыми, любящими. Пусть будут окружены заботой, соответствуют ожиданиям окружающих и будут счастливы. Продолжают приходить в театр. Что греха таить, женщины, как первостепенные носители прекрасного, у нас — более частые гостьи, нежели мужчины.. Потому хочется сказать дамам: «Берегите свои женские сердца, от них зависит настоящее и будущее нашего мира».
Диана ГАЛЛЯМОВА
Источник информации: http://www.elitat.ru/?rub=5&st=19775&type=3&s=1