«Укрощение строптивой». У. Шекспир. Перевод Д. Мелковой.
КАРБДТ им. В. И. Качалова.
Режиссер Игорь Коняев, художник Ольга Шаишмелашвили.
«Весь мир — театр» — знаменитая шекспировская фраза наполняется новым смыслом в соседстве со скелетом в кроваво-красной короне, взирающем с козырька сцены на зрителя. Визуальный образ рифмуется со словами современника Шекспира — Уолтера Рэли, приведенными в программке:
Что жизнь? Мистерия людских страстей,
Любой из нас природный лицедей.
У матери в утробе мы украдкой
Рядимся в плоть для этой пьесы краткой.
А небеса придирчиво следят:
Где ложный жест, где слово невпопад,
Пока могила ждет развязки в драме,
Чтоб опустить свой занавес над нами.
Все в нас актерство — до последних поз!
И только умираем мы всерьез.
«Смерть гнусная, твое подобье мерзко!» — скажет возвращающийся с охоты Лорд, указывая одновременно и на едва заметно покачивающий нижней конечностью остов человека, и на лежащего на просцениуме мертвецки пьяного Кристофера Слая.
Илья Славутский в роли сначала Лорда, а затем Петруччо выражает одну тему — скучающего аристократа, азартно ныряющего в омут различных авантюр. Под стать сеньору и слуги — отборные повесы. Главное достижение режиссуры Коняева — динамика и ювелирная точность, чему немало способствует творческая спаянность труппы. Слуги Петруччо — «ансамбль в ансамбле». Слаженно, словно речь идет о пальцах одной руки, работают обезличенные темными очками и одинаковыми костюмами «ми-парти»: Антон Качалов, Максим Кудряшов, Ирек Хафизов, Артур Шайхутдинов, Виктор Шестаков. Понимая хозяина с полуслова, они весьма не бережно переворачивают бедолагу Слая, вызывая у того приступ рвоты. Лорд лишь морщится и, прижимая к носу платок, приказывает: «Башку его вонючую промойте…»
Плебейского происхождения Слая (Марат Голубев), проснувшегося на роскошном диване Честерфилд, не скрадывает даже кружевная сорочка до щиколоток. Ее полы он подхватывает между ног, в виде штанишек. Предваряя каждое желание своего господина, слуги сажают нувориша на ночной горшок. Чуть позже его содержимое разгневанный излишней настойчивостью гостей Гортензио выплеснет на слуг Петруччо. Вполне в итальянских традициях! А пока, аккомпанируя себе на духовых и ударных инструментах, слуги поют: «Лорд, лорд, лорд! Ты пойми: ты не кто иной, как лорд, лорд, лорд…»
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Впрочем, плут быстро понимает привилегии своего нового положения и требует к себе «красавицу-жену». Мадам (Александр Малинин) — это бородатый мужик «а ля Кончита Вурст» — выкатывается из-за кулис колесом. Контраст между чудаковатым Слаем и мужеподобным шутом создает атмосферу площадного театра, предваряет обилие комических типажей.
Бродячие комедианты не просто сыграют спектакль, но станут частью метаморфоз, очевидных к финалу. Актриса (Эльза Фардеева) в костюме ангела с белокурыми локонами сыграет Бьянку, девицу с обманчивой внешностью. Словно доказывая, что самые страшные ведьмы прячутся под личиной тихонь, она за спиной отца успевает строить глазки каждому из женихов, что объясняет их нетерпение не только соперничеством, жаждой лакомого кусочка от богатого пирога ее отца, но и вожделением. Не случайно Транио (Алексей Захаров) смог привести хозяина в чувства после встречи с Бьянкой лишь крепким пинком.
Актер в лавровом венке выступит в роли Люченцио (Павел Лазарев). Это не романтичный рыцарь, возведший в культ предмет своей любви, а весьма заносчивый и избалованный юнец, настырно добивающийся победы. Женщина с косой (Елена Ряшина) покажет чудо перерождения Катарины. Пожилому актеру в халате и чалме (Михаил Галицкий), воплощению власти, предстоит сыграть Баптисту, обманутого отца. Под маской притворства с кривым носом спрячется ранимый кутюрье (Юрий Дмитриев).
Стилизация театра шекспировских времен, когда платье доставалось актерам «по случаю», отобразилась в костюмах. В них «процитировано», пожалуй, все, что было характерно для моды той эпохи. Здесь и глухие гофрированные воротники, и кружева и декольте, и длинные кафтаны, и рукава-буфы, и предмет гордости богатых горожан — маленькие круглые шапочки, шляпы и тюрбаны. В цветовой гамме костюмов и декораций преобладают красный и черный. Иначе, в горчично-серых тонах, решена лишь линия Лоренцио. В пепельное сначала и в желтое в финале наряжена и златокудрая Бьянка. Прическа Катарины меняется соответственно ее настроению: в первой сцене ее голова напоминает ощетинившегося морского ежа, на свадьбе — рыбий хвост, а в финале это послушно уложенные на затылке и прикрытые чепцом косы.
Катарина с самого начала протестует против того, чтобы ее задвигали на задний план. Причем свою значимость ей приходится отстаивать как словом, так и делом. Гнев на несправедливое положение «старой девы» Кэт вымещает на всеобщей любимице Бьянке, привязав ту к столбу и расстреляв… из водяного пистолета. В ответ на заступничество Баптисты Катарина выдает тираду, которая заканчивается надеванием на шею петли, при этом отец едва сдерживается, чтобы не дернуть за свободный конец веревки, перекинутой через перекладину.
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Первая встреча с героиней не обещает Петруччо ничего хорошего. Кэт умудряется парировать каждый его выпад. Но здесь хозяину немало помогают слуги. Стихийное буйство строптивой невесты они усмиряют, подняв грубиянку на вытянутых руках и вынуждая ее спорить с женихом в столь неудобном положении. Петруччо же не гнушается «ударами ниже пояса», шутками, присущими фарсу. Запредельным «хамством» становится поцелуй, от которого несчастная лишается чувств. Сознание возвращается к ней уже после того, как ее рука в знак согласия на брак вложена в руку Петруччо. Изморив всех ожиданием, жених является на венчание развязным гопником в спортивном костюме Adidas, майке и с цепью невероятных размеров на шее. Каждое замечание невесты вызывает взрыв хохота его «банды».
На чужом поле, в доме Петруччо, Катарина и вовсе теряется. Подговоренные слуги утрачивают человеческое обличье, надев на головы собачьи морды. Все свои «придирки» к постели и еде, как и скандал с портным, муж объясняет исключительным вниманием к Катарине. Лишь на мгновение, кажется, он снисходит до жалости к ней, предложив блюдо «собственного приготовления» — сваренное вкрутую яйцо, которое несчастная проглатывает целиком в страхе, что и этого ее могут лишить.
В сцене путешествия в дом отца протест Катарины уже кажется слабым и осторожным. Супруги садятся верхом на бутафорских лошадей, точнее, актеры надевают их на себя (к крупу лошадок пришиты кукольные ноги). Техникой верховой езды дуэт владеет мастерски, ловко имитируя и ход лошадей, и переступание их с ноги на ногу во время остановки. А в момент, когда разгневанный шутками путников Винченцио откроет стрельбу, обе «лошадки» замечутся, встанут на дыбы, чуть не сбросив седоков.
Апофеозом победы над женской строптивостью станет финальный рэп-монолог Катарины. Мастерство и вдохновение актрисы в этой сцене впечатляют. Обходя зал и адресуя свои слова женской его половине, Елена Ряшина доводит «кардиограмму» зрительских эмоций до максимальной точки. Илья Славутский, которому удается показать, как Петруччо, намеревавшийся лишь «жениться и на том разжиться» (что подтверждается его настойчивым желанием скрепить договор с Баптистой подписями), мало-помалу влюбляется в жену, в этой сцене искренне радуется уже не выигрышу и прибавке к наследству, но славит любовь.
Начатый как фарс, спектакль ни на градус не отходит от курса. Заданные обстоятельства «представления в представлении», преувеличенной театральности дали актерам известную свободу работать гротескно, будучи при этом предельно точными. Режиссер же дрейфует между музыкальными номерами и рядом театрально выразительных мизансцен. Например, во время монолога Гортензио (Илья Петров) о том, что, соединив судьбу с Люченцио, Бьянка разбила его сердце, он делает вид, что вырывает его из груди, и оно пульсирует в его ладони. Комичность молча внимающего этому Гремио (Геннадий Прытков) трудно передать. Вся его меланхоличная поза — опущенные плечи, вытянутая шея, поджатые в коленях ноги, взгляд исподлобья и опущенные уголки губ, — само разочарование и обида. Гортензио в экстазе бросает сердце в сторону Гремио, а тот, поймав невидимый предмет, тут же брезгливо выбрасывает его с нечленораздельным ворчанием-стоном, в котором нетрудно расслышать «нам это не надо!».
Ирина Ульянова
Источник информации: http://ptj.spb.ru/blog/misteriya-lyudskix-strastej/